Потерянное семя - Владимир Владыкин

И вот по его сосредоточенному виду она поняла, только через много лет испытал стыд, потупил взор.

– Я училась в сельскохозяйственном заочно, стала агрономом, – продолжала степенно Татьяна. – Из армии парень пришёл соседский, предложил замуж, я и пошла, куда же мне было деваться с ребёнком? Теперь он директор совхоза, твоего сына воспитал. А ты как жил? – с гордостью за себя закончила она.

– Да так же, всё ездил, ездил по командировкам и не заметил, что живу уже в другой стране, а потом стал не нужен делу, которому отдал годы, оно и распалось. И вот я никто… но буду… детей в школе географии учить, – дополнил он, понимая, что в её глазах выглядит ничтожеством.

– У тебя же образование не для школы, кажется? – удивилась она, присматриваясь к нему.

– Ну и что, историю знаю, геологию, палеонтологию, – он вздохнул, пряча глаза, что приходится объяснять очевидные вещи. – Я рад за тебя. Сына увидеть позволишь, может, дашь такую возможность? Меня не знает он? – спросил беспокойно, чувствуя, однако, что здесь он тоже лишний, не нужный, и обида объяла сердце, глаза повлажнели.

– Почему, оставайся, скажу мужу – дальний родственник, – но она тут же спохватилась. – Ой, Юра, нет, так нельзя, он же знает мою историю с тобой и поймёт. Даже не знаю как быть? В альбоме на сына посмотришь и довольно. Ну, вот скажи, зачем смущать парня, он-то приёмного отца родным считает…

Татьяна принесла альбом, и Маркунин уже по привычке стал рассматривать, испытывая себя от этого ничтожеством. И одновременно удивлялся, что Татьяна ничуть не обозлена на него, вела так просто, будто между ними ничего никогда не было. «Это оттого так, – подумал он, – что Татьяна вышла замуж удачно».

– Как его зовут, я забыл, по-моему, ты писала? – спросил робко.

– Так же, как и тебя, да, Юрик, была мечта, но ты её сам разбил, ведь любила, а ничего не осталось к тебе. Извини, Юра, мне надо идти в контору. Она встала, и он пошёл за ней, как приговорённый к вечному мыканью по свету.

Вышли из подъезда дома, она постояла, помолчала, бровь её опустилась к переносице. Маркунин махнул рукой и поплёлся к дороге, где стояло такси. Татьяна смахнула с ресниц слёзы и быстро пошла, вытесняя из памяти образ теперешнего растерянного, побитого жизнью Маркунина…

Глава 5

Он не помнил, как приехал на вокзал, как брал билет на поезд и снова слышал стук колёс, словно в полной прострации. Через двое суток поезд пришёл в Омск. В этих местах очень давно они проделали весь боевой путь Ермака по Иртышу. На автобусе добрался до Затона. Это был рыбацкий посёлок, в котором жила его бывшая подруга, черты которой почти истёрлись в памяти. Он помнил немного, что она была, кажется, безумно весёлая, быстрая на ногу, только закончила тогда школу, приходила к ним в лагерь и любила слушать мужские байки о раскопках. Она собиралась поступать в институт народного хозяйства. Но помешала беременность от Маркунина; он тогда ей честно (хотя до этого обещал) ответил, что не будет жениться вообще, связав себя навеки с археологией. Ещё в поезде он вспоминал её имя, каждое примерял ей, но ни одно не подходило, словно с чужого плеча одежка. Впрочем, в памяти осталось звучание редкого имени, которое застряло в подсознании и не всплывало, он долго ломал голову, досадовал на свою забывчивость. Все это последствия безалаберной, походной жизни, безоглядное стремление к обладанию всё новыми женщинами, которые ему также скоро надоедали и он старался их как можно быстрей забыть, тогда как они надеялись, ждали от него ответной любви. И тут в сознании, словно искрой полыхнуло: «Ждана!» Да, кажется, так и звали сибирячку, жившую с родителями…

Маркунин ходил по посёлку городского типа, почти не изменившемуся, где стояли старые двухэтажные дома – близнецы да поновей четырёхэтажные, детсады, большая трёхэтажная школа, магазины, занимавшие первые этажи жилых домов, Дом культуры, а по окраине уже давно строились пятиэтажные и девятиэтажные и работы не велись. По берегу затона шли частные деревянные и кирпичные дома. На улицах аллеи, летом здесь много зелени, а сейчас лежал снег, мороз пощипывал щёки. Маркунин не мог вспомнить, в каком доме жила девушка, словно сознание нарочно противилось его воле. Собственно, он уже и сам понимал, что и эта встреча с молодостью ничего путного ему не сулила. Хотя он и не надеялся на то, что Ждана до сих пор одна, а его давно погребла в своей памяти, живя счастливым настоящим. Он даже не знал её фамилии, чтобы начать поиск, и тут к нему пришла мысль – зайти в магазин, ведь наверняка продавцам известна женщина с редким именем. Он так и сделал, но, зайдя, не мог осмелиться начать: как верно тут его поймут? Маркунин уловил себя на том, что раньше так не рефлексовал. Продавщицы были немолодые, он всё же набрался смелости спросить Ждану, и одна чересчур полная баба изрекла:

– Ждана? Конечно, знаю, возле почты дом её, а вы кто ей будете? Она у нас большая шишка! – отрезала та, меряя его взором.

– Дальний родственник, – буркнул Маркунин, извинился, поблагодарил и пошагал восвояси, чувствуя как вслед ему целились взглядами продавщицы, начав обсуждать его явление…

Маркунин быстро нашёл почту, теперь он вспомнил, как получал здесь из дому денежный перевод. А вот и дом, в котором жила Ждана, построенный был позже других. Он вошёл в первый подъезд и поднялся на третий этаж. Он позвонил, вскоре дверь открыла симпатичная молодая женщина, а из-за неё выглядывал мальчуган лет трёх, должно быть, её ребёнок.

– Здравствуйте, здесь живёт Ждана?.. – спросил он несмело.

– Ну да, а кто вы? – удивлённо вопросила она.

– Друг её… А вы дочь Жданы?

– Ну да… Входите, но матери нет…

Маркунин вошёл в тёплую, уютную квартиру. Женщина провела его на кухню.

– А мать где? – срывающимся от волнения голосом, поперхнувшись, спросил он.

– На работе… А она знает, что вы должны были приехать? Что-то я никак не припомню, чтобы у неё был друг? У мамы есть муж капитан речного флота… – поясняла молодая хозяйка, одетая по-домашнему.

Маркунин как раз и боялся, что у Жданы есть кто-то, он попросил разрешения закурить, теребя шапку в руках, неуверенно положил её тут же на подоконник, чтобы она не увидела, как он волнуется. Когда женщина не предложила раздеться, он сразу понял, что девушка неохотно принимает гостя, а иного отношения ждать было глупо в его положении непонятного гостя.

– А кем мама работает?

– Вы давно с ней не виделись? Мне кажется, я видела у неё ваше фото, там вы совсем юный. Она говорила, что немного училась вместе… кажется.

– Да, – неловко согласился он.

У него возникло желание уйти сейчас же, ничего не объясняя, поскольку в душе прорвалось запоздалое сожаление, как никогда он показался себе отвратительным, мерзким типом, безжалостно обманывавшим неопытность юных девушек. Они сами порой делали из него значимую личность, отчего Маркунин чувствовал себя поднятым на небеса славы. Перед ним тогда раскрывались действительно громадные возможности сотворить карьеру, но он не то чтобы не сумел, просто хотел ещё поездить, что, дескать, ещё успеет, и таким образом, упустил фортуну, не распорядился ею вовремя, умело…

Маркунин быстро прикурил сигарету, он мельком глянул на девушку. Она была очень похожа на свою мать: пухлые губы, симпатичное овальное лицо, глаза, как и у него серые и такие же грустные, на щеках ямочки, скулы чуть выдавались. Фигура ладная, полноватая, русые волосы на затылке убраны небрежными пучками. Её сынишка несколько раз прибегал посмотреть на него. Он теперь ясно вспомнил лицо Жданы, будто сейчас она и сидела перед ним.

– Хотите, я вам правду расскажу? – вдруг предложил он для себя неожиданно не без дрожи в голосе, словно хватаясь за соломинку, чтобы быть верно понятым.

– Да это ваше право, – пожала она плечами, губы слегка тронула осторожная, деликатная улыбка. Девушка как бы приготовилась выслушать, участливо глядя в глаза мужчины…

И Маркунин, подумав немного, начал рассказывать о себе почти всё, без утайки о том, как мотало его по свету в романтическом бреду, как встречал женщин и как безжалостно их бросал, только про детей удержался. И назвался полностью. Онета, так звали его дочь, поняла, что перед ней сидел отец ещё до того, как он стал рассказывать. Отчим пришёл к ним, когда ей было лет десять, он не удочерил её, и она носила фамилию матери, а отчество отца…

Онета предложила Маркунину чаю, он не отказался, выжидающе смотрел на неё.

– Чего же вы молчите, как зовут вас? – нервно спросил он, понимая, что поставил её в нелегкое положение, открыв своё инкогнито, в котором, может, и надо было оставаться?

– Оня, меня зовут. Что мне вам сказать, кричать на вас не буду. Мама говорила, что вас нет, я верила… А у меня тоже мужа нет – разбился на машине, только купил… Крутым был, а мама заместитель главы посёлка. Мне вас жалко, она не та уже хохотушка, какой вы её знали. И вообще, лучше вам уехать, сегодня может прийти из рейса мой отчим, а он ревнивый. К главе ревнует и хочет, чтобы бросила свою работу, а мама отвечает: мол, я не самоубийца, чтобы отрекаться от должности… – она налила ему в чашку чаю, пододвинула.